Форум » История Руси (до Юрия Владимирского) » Славянская дружина » Ответить
Славянская дружина
Мстислав Удалой: Славянская дружина В VI веке в истории структуры племенных объединений происходят значительные изменения, связанные с переходом от родоплеменной формы общины к соседской. И данные события позволили произойти выделению воинской прослойки и преобразование ее в дружины, которые приобрели значительную власть в управлении племенными княжествами, либо союзами племенных княжеств. Образование же такого рода княжеств было в, свою очередь, вызвано миграцией славянских племен в V - VI веках. Наиболее ранние упоминания о дружинах у славян относятся именно к VI - VII веку, их мы находим в двух древних исторических источниках - "Война с готами" и "Чудеса св. Дмитрия Солунского" . Причём дружины упоминаются не единожды, и речь о них идёт, как об отборном воинском объединении, обладающем превосходной подготовкой, вооружением и бронёй. На основе данных источников перед нами предстаёт образ дружинника, имеющего тяжёлое вооружение, входящего в состав отборного войска, не отличающегося, однако, многочисленностью, как позже говорят о славянских дружинах византийские историки, приписывающие все победы лишь численному превосходству варваров. Есть и археологические подтверждения тому, что в вышеназванный период времени у славян существуют дружины, это доказывают многочисленные находки - курганные захоронения, в которых среди клада преобладает соответствующий инвентарь (Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества, стр. 70-72, Седов В.В. Восточные славяне в VI - XIII веках, стр. 19-26 ). Одним из самых ранних упоминаний о численности дружины русских князей является фрагмент из записок Ибн-Фадлана, который в 921-922 гг. в составе багдадского посольства совершил путешествие в земли волжских булгар. Там ему удалось пообщаться с "русами" и даже наблюдать обряд погребения их "царя". Наряду с прочими особенностями, подмеченными Ибн-Фадланом, в его записках есть интересующее нас упоминание: "Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причём находящиеся у него надёжные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты за него". По мнению А.А Горского, сведения Ибн Фадлана вполне достоверны: "Численность дружины "царя русов", названная Ибн-Фадланом, возможно, близка к истинной, о чём свидетельствует сравнение с западнославянским материалом: так, по подсчётам Т. Василевского (основанным на археологических данных), князья Гнезна - главного центра польских полян - в IX в. имели непосредственно при себе не более 200 дружинников ". Прежде всего следует рассмотреть структуру славянской дружины. Постепенно дружина приобретает своеобразную внутреннюю иерархию. В своей основе дружины подразделялись на "старшую" и "младшую" - такие названия во множестве пронизывают Славянские летописные своды (Полное Собрание Русских Летописей, том 1, 2 ). Ежели брать отдельно все термины, встречающиеся в источниках, то помимо деления на вышеназванные группы, дружинники делились ещё и на подгруппы. Рассмотрим их вкратце: Бояре. Слово "боярин" имеет два своих значения. Первое - общеславянского происхождения от слова "бои" - битва, то есть тот, кто сражается. Второе - от тюркского - богатый, знатный (Этимологический словарь русского языка, том 1, М., 1965, стр. 181-182). Так или иначе, оба эти значения ассоциируются с дружинниками, так как их родом занятий была война, они же были знатными и богатыми, что варьировалось в соответствующих пределах богатства и знатности их князя. Основываясь на источниках можно отметить, что боярство располагало достаточно высоким положением, выступало верховным слоем общества после князя. Это привилегированное войско, которое постепенно прикрепляется к земле. Причиной тому служили дарования боярству земель, однако, при этом не стоит утверждать, что уже в ранний период своей истории бояре были прикреплены к земле. А выводы эти могут быть приведены ввиду появления в летописных сводах упоминания о земских боярах - галицких, волынских, новгородских и т.д. Здесь авторами летописных текстов подразумевалась принадлежность мужей землям, князя которому они служат. Дружинники-бояре имели полную свободу в выборе места службы, но чаще всего они сохраняли верность своему князю, и основной причиной ухода со службы являлась его смерть. А институт земства появляется лишь в XI веке, когда бояр привязывают к жалованным землям, то есть их служба приобретает черту оседлости. И здесь они, в свою очередь, начинают набирать дружинников, челядь и т.п., оседая в усадьбах. Мужи. На Руси это слово имело множественное значение. "Мужами" могли называть и воев, и дружинников в целом, и бояр. Данное слово всегда отождествлялось с дружинниками, но не с простыми людьми не принадлежащими к воинской касте. Чаще всего к слову "муж" добавляли и принадлежность упоминаемого человека к определенной группе дружины, что опять же во множестве подтверждается в русских летописях (Полное Собрание Русских Летописей, том 1, 2). Огнищане и гриди. Данные слова заимствованы от скандинавов, однако, это отнюдь не означает заимствование самой структуры дружины у викингов. Прежде всего, данное утверждение вытекает из того, что эти группы были распространены исключительно на Севере Руси, в землях Новгорода. А именно Новгород наиболее тесно, ввиду своего положения, контактировал с выходцами со Скандинавского полуострова. Историк Горский А. А., основывая свои выводы на русских летописных сводах, отметил, что и термин "огнищане", и термин "гриди" - довольно редко упоминался, и обозначали ими соответственно старших и младших дружинников (Горский А.А. Древнерусская дружина, М., 1989, стр. 49 ). Однако, в целом, оба этих слова не всегда имели соответствующие значения. Периодически под ними подразумевали и других мужей, занимавшихся различной работой в административной и судебной сфере, что было обычным делом для княжеского дружинника. Отроки. Для определения данной категории в воинской касте славян следует рассматривать в качестве источников не только летописные своды, но и русские памятники права. Связано это с тем, что "отроки" выступают в источниках не только как младшие дружинники, но и как слуги бояр, князя, имеющих административные права, их появление относиться к Х веку. Детские. Их появление датируется Повестью временных лет 1097 годом, благодаря источникам можно установить, что "детских" нельзя отнести к какой-либо категории воинской касты, так как они не составляли воинского образования как такового. Они были близки к князю, но не всегда находились при нём, как другие его слуги из дружинников. Здесь отметим ещё и то, что "детские" сами имели свою двухступенчатую структуру, ибо в летописях во множестве находим "меньших детских". Помимо этих основных категорий встречаются в источниках и другие: милостники, пасынки, паробки. Упоминание о таких относятся уже к более позднему периоду истории Древней Руси, к ХII веку. Под первыми из них понимали различные слои дружинников, обласканных княжеской милостью, то есть любимцев, в число которых входили и старшие и младшие. "Пасынками" и "паробками" же называли "детских" и "отроков" в узком смысле этих терминов. Не менее интересным вопросом для краткого рассмотрения истории славянских дружин является наличие в них чужеземцев. Основываясь на широкой летописной базе, на множественных археологических свидетельствах историками были сделаны любопытные выводы, полностью опровергающие доводы о скандинавском засилье в дружинах русичей. Так, в IX - XI основное количество иноземцев среди воинской касты заполнялось скандинавами и их число было не таким большим - 4% от общей суммы, а от не славянских народов - 13%. Причем, наиболее любопытно то, что с середины XI века скандинавские дружинники перестают иметь большинство из этноопределенных народов. Их место начинают занимают тюрки (Клейн Л., Лебедев Г., Назаренко В. Норманские древности Киевской Руси на современном этапе археологического изучения / История связей Скандинавии и России (IX - XX вв.), Л., 1970, стр.: 239 -246, 248-251 ). Несколько слов следует сказать и о комплексе вооружения славянских дружинников. Он великолепно характеризуется выдержкой из Лаврентьевской летописи, относящейся к 1176 году, приведённой в монографии Кирпичникова А. Н.: "Выступи полк из загорья, все в бронях, яко во всякомъ леду". Главным видом источников для определения комплекса вооружения дружинников служат археологические находки, а именно курганные захоронения. На их основе можно реконструировать средний тип вооружения, приходящийся на X - XIII века. Первоначально основным видом брони, как назывались ранее доспехи на Руси, являлась кольчуга (кольчатая броня), постепенно кольчуги приобрели дополнительную защиту - чешуйчатую броню поверх колец основной брони. К концу XII - началу XIII веков в достаточно широкое распространение вошли и другие формы брони, одеваемые, либо нашитые поверх кольчуги (зерцало, панцири и т.д.). Помимо этого в комплекс брони славянских дружинников входили наручи и поножи, кожаные чешуйчатые панцири, что нередко имели и отдельную защиту для ног. Голову воев венчали шлемы (шеломы), которые претерпевали некоторые изменения на протяжении веков. Уже первоначально древнерусские шеломы имели свою своеобразную коническую форму, которая заканчивалась острым навершием. Постепенно шлемы, многие из которых имели наносники, приобрели бармицу - кольчужную защиту, опускавшуюся на шею и плечи. Широкое распространение получили полуличины и личины, полностью, либо отчасти скрывавшие лицо дружинника, защищавшие его от клинковых ударов и летящих стрел. К защитному комплексу дружинника относились и щиты, имевшие каплевидные, удлинённые формы и обычные - круглые. Все щиты имели стальную, либо кожаную окантовку и умбоны (стальные чаши, крепившиеся в центре), форма которых была как полусферическая, так и коническая - наподобие формы шеломов. Всё это укрепляло сам щит, а заодно продлевало и его долговечность в бою. Среди оружия славянских дружинников постепенно вырисовался определённый комплекс, который можно представить следующим образом: легковооружённый пеший дружинник - лук, стрелы, две, три сулицы (короткие метательные копья-дротики), меч, либо топор, щит (не во всех случаях); тяжеловооружённый пеший дружинник - копье (разной длины), меч, либо топор, щит (каплевидный, либо круглый с большим диаметром окружости); легковооружённый конный дружинник - лук, стрелы, топорик, меч, либо сабля (сабля появляется в комплексе вооружения уже в конце X - начале XI веках), щит; тяжеловооруженный конный дружинник - копье, меч, либо сабля, щит. Со временем, к XII веку, в комплекс вооружения входят кистени, самострелы, тяжёлые топоры, появившиеся во времена борьбы с немецко-литовскими захватчиками, более тяжёлый топор без труда пробивал прочную броню, а заодно нижней, загнутой частью помогал стаскивать рыцарей с седла на землю, где они были наиболее уязвимы. Особенностью вооружения является неоднородность распространения оружия. Так, к Северу чаще использовались соответственно топоры, а к Югу земель Руси - лук и стрелы, копья и сабли. Данные особенности обусловлены тем, что вооружение и броня противников славян на Севере и на Юге отличалась, посему для борьбы с европейскими рыцарями был выбран топор, а для противостояния кочевникам - вышеперечисленные виды оружия. Таким образом, средний вес полной брони ратника составлял от 13 до 16 килограмм. Важно и то, что славянские дружинники всё своё снаряжение одевали лишь непосредственно перед сечей, до того же везли его в обозах, либо за седлами лошадей. Славяне, основой организации которых был родоплеменной строй, главным образом, вплоть до IX века, сражались пешими. Источники (как арабские, так и византийские) свидетельствуют о том, что военный строй появляется у них в соответствии с потребностью, лишь при появлении тесного контакта со степными народами. Ибо тогда дружинники вышли в поле, где вступать в бой неплотным строем, скопом, либо устраивая засады и западни - было неразумно. C X века конь становиться для воина не только распространённым средством передвижения, но начинает применяться в боевых действиях. Именно тогда, конная дружина приобретает роль решающей силы в определении исхода сражения, но на Севере, где природные условия не позволяли действовать на больших пологих пространствах, дружинники продолжали биться с ворогом пешим строем. Главное в итоге боя было не исстребить противника, а обратить его в бегство, сломить его сопротивление. Посему вои стремились захватить стяг ворога, вокруг которого он группировался, а с падением стяга рядовые вои не могли определить место нахождения центра своего войска, либо полка. Начало сечи обычно знаменовалось стрельбой лучников, который засыпали супостата тяжёлыми и легкими стрелами, не давая ему продыха. Далее, при его приближении, в ход, помимо стрел, шли сулицы, которые ежели не находили живой цели, то тяжестью оттягивали щиты противника к земле, и он был вынужден их бросать. Затем шли плотные ряды копейщиков, стоявших так близко друг к другу, что между щитами не было промежутков, о такой строй - стену, состоящую минимум из трех рядов, разбивались не только конные кочевники, но и европейские рыцари. Потом в ход шло рубящее оружие - топоры, мечи, сабли, помимо этого, кистени, булавы и т. п. Нередко сеча переходила в рукопашную схватку, когда вои использовали ножи, маленькие топорики и кулаки. Для решающего удара в сече к концу XII началу XIII века воеводы активно начали использовать конные полки, что были более маневренны. Такова была общая картина тактики и стратегии ведения боя славянскими дружинниками. Подытоживая сказанное, следует выделить, что славянская дружина с самого начала своего существования имела строгий порядок и внутреннюю, слаженную структуру. На протяжении сотен лет она вбирала в себя всё лучшее в технике и тактике боя, что могла видеть, имея тесные взаимоотношения с народами Европы и Азии. Впоследствии, это позволило ей стать одним из образцов войска периода раннего средневековья, оставившего после себя достойную летопись славных побед.
Ответов - 20
Мстислав Удалой: Воины киевской руси IX-XI вв. М.Горелик Представление о комплексе защитного и наступательного вооружения воинов Киевской Руси сложилось достаточно давно - еще по раскопкам конца XIX - начала XX вв. В изучении этого вопроса нашли свое отражение все этапы развития, исканий и ошибок нашей исторической науки, да и зарубежной археологии и русистики. Последним по времени подступом к данной теме были соответствующие разделы трехтомного труда А.Н.Кирпичникова “Древнерусское оружие”, изданного в 1966-1971 гг. За период, прошедший со времени появления этой работы, достижения отечественной археологии и оружиеведения позволяют по новому осветить целый ряд, казалось бы, решенных вопросов, или же надежно подтвердить некоторые предположения. Княжеский дружинник. Кон. IX - 1-я пол. X вв. Мечь, топор и защитное вооружение северо- западного типа. Колчан, налучье и пояса - юго- восточного степного типа. Первоначальные сведения о древнем славянском оружии появляются вместе с достоверными сведениями о самих славянах — в середине 1 тыс. н.э. Византийские и арабские источники вплоть до IX в., говоря о вооружении славянских воинов упоминают дротики, небольшие луки с отравленными стрелами и большие тяжелые щиты, подчеркивают отсутствие шлемов, панцирей и мечей. Такая картина подтверждается и материалами раскопанных погребений этого периода в Среднем Поднепровье — территории формирования древнерусского государства. Правда, византийские авторы сообщают, что нападавшие на Византию и захватывавшие ее территории славяне быстро перенимали прекрасное оружие побежденных, однако полное отсутствие такового среди находок в поднепровских памятниках заставляет усомниться в этой информации. Тем не менее, нам известны единичные комплексы, где представлены и другие виды оружия. Так, на городище Хотомель в Белоруссии, в слоях VII-IX вв. найдены прямоугольные продолговатые железные пластины с отверстиями — остатки панциря ламеллярного типа - доспеха, составлявшегося из таких пластинок, соединенных между собой ремешками или тесьмой. В богатейшем Мартыновском кладе серебряных изделий, найденном в Поросье и датируемым VII в. обнаружены оковки рукояти и ножен палаша — рубище-колющего оружия с длинным прямым клинком. В обоих случаях — перед нами заимствование из арсенала аварских воинов, которые были вооружены ламеллярными панцирями, палашами (а также круглыми щитами, шлемами, мощными луками и т.д.), что дружно подтверждают письменные, археологические и изобразительные источники. И это заимствование не случайно: целый ряд славянских племен находился в вассальном подчинении у аварских ханов, поставлял многочисленную пехоту в их войско, где сами авары служили в легкой или тяжелой коннице. Княжеский дружинник- конник. Середина X в. Комплект вооружения степного типа. Комплекс же собственно древнерусского вооружения сложился в конце IX-Х вв. — период формирования, расширения и культурного расцвета Киевской державы — многоплеменной империи Рюриковичей. Становление раннесредневекового государства всегда сопровождалось активной военной деятельностью - покорением родственных, но отчаянно сопротивлявшихся племен, подавлением сепаратистских сил внутри самого “домена”, дальними походами, направленными не только на получение дани-выкупа, но и имевшими далеко идущие стратегические цели. Разумеется, при этом следовало учитывать вооружение противника, соответствующим образом трансформируя свое. Принимая во внимание специфическое положение Руси на стыке Европы и Азии, Запада и Востока, наличие многих и разных культурных традиций в эпоху становления древнерусской культуры, многие исследователи допускают серьезную ошибку при оценке ранне- средневекового вооружения — коль скоро Русь на северо-западе имела тяжеловооруженного противника, а на юго-востоке — маневренных, легких, бездоспешных всадников, то и был выработан у нас некий средний, универсальный вариант доспеха: полегче западного и потяжелее восточного, притом выгодно отличавшийся от того и другого. Однако, здесь следует учитывать не обобщенного, а каждого конкретного противника. С одной стороны — это бездоспешные, снабженные только щитами, в основном пешие, отряды балтийских, северо-восточных славянских племен, которые использовали копья, топоры, реже мечи и большие боевые ножи; отряды скандинавов, приходивших с севера; племенные ополчения волжско-окских финнов, чьи земли служили основным объектом колонизации. С другой - это тяжелая латная конница в многоплеменном войске Хазарского каганата, защищенная шлемами, кольчугами, ламеллярными панцирями (подчас обоими доспехами одновременно), поножами, наплечниками, копьями и саблями, действующая вместе с массами легковооруженных лучников. Не забудем и дружины мадьярских племенных предводителей и, наконец, все мыслемое многообразие родов войск и комплексов вооружения византийских армий. При этом из представителей части упомянутых народов — славян, восточноевропейских финнов, скандинавов — состояло само киевское войско. Степняки: хазары, болгары, мадьяры были не только постоянными соседями, многие из них просто жили в Киеве, о чем свидетельствует раскопанный там (но пока не опубликованный) могильник “салтовского типа” (то есть погребение представителей “салтовской культуры” — культуры Хазарского каганата). Именно на основе этого многообразия наступательного и оборонительного оружия потенциальных противников и союзников, под влиянием самых разных культурных традиций, а вовсе не в связи с абстрактным геополитическим положением Киевской державы складывался оригинальный древнерусский комплекс вооружения. Набор вооружения киевского воина включал в качестве наступательного оружия меч, саблю, боевой топор, кистень, копье, дротик, лук и стрелы. Защитным вооружением служили шлем, щит, панцирь из металлических колец или пластинок. 1. Мечь из Карабичева. Рукоять европейско- русского типа, орнамент византийского типа. 1-я пол. XI в. 2. Мечь из Фощеватой. Рукоять скандинавского типа, на клинке русская надпись. X в. 3. Мечь из погребения дружинника на Владимирской ул. в Киеве. X в. 4. Мечь скандинавского типа с днепровских порогов. X в. 5. Сабля мадьярского типа. Гочево. X в. Меч был главным и самым почетным оружием профессионального воина. Древнерусские мечи (рис. А, В, 1, 2, 3, 4) широко известны и по находкам и по письменным источникам. В конце IX -начале XI вв. они имели широкий (около 5 см) и обычно не длинный (около 90 см) клинок с параллельными лезвиями, широким желобом и часто закругленным концом - то есть предназначались только для рубки. Рукоять имела перекрестие в виде толстого ладьевидного бруска и грибовидное уплощенное навершие. Ручка обкладывалась деревом или рогом, а сверх того обтягивалась серебром, бронзой, или обматывалась ремешком либо крученой серебряной проволокой. Очень долгим был спор о месте производства мечей — то их считали скандинавскими, то русскими. Только тщательное исследование выявило подлинную картину, весьма сложную. Во-первых были расчищены клинки многих сотен мечей, хранящихся в некоторых европейских собраниях и в наших музеях. Выяснилось, что подавляющее их большинство выковано в нескольких мастерских, расположенных на Рейне, во франкской державе. Рукояти же и ножны обычно изготовлялись на “месте употребления”, в соответствии с местными вкусами. Многие древнерусские мечи имеют рукояти, сделанные скандинавскими мастерами или в скандинавском стиле (рис. 4). Но вот, меч, имеющий самую типичную скандинавскую рукоять, снабжен клинком, на котором обнаружено имя русского кузнеца (рис. 2). Это подтверждает мысль о том, что клинки “франкского” типа могли ковать и на местах. А меч из погребения дружинника на Владимирской улице в Киеве (рис. 3), будучи, казалось, классически европейским, имеет на ручке серебряную обкладку с типично мадьярской степной орнаментацией. В этом же погребении найдены славянский боевой топор, чисто скандинавская богато декорированная фибула — застежка для плаща и богатый набор гравированных серебрянных блях, то ли от пояса, то ли от нагрудника, явно мадьярского происхождения. Сабля, заимствованная (вместе с названием) из хазаро-мадьярского арсенала, начала применяться только с последней трети Х в. Она являлась оружием всадника. Ранние образцы, использовавшиеся на Руси обычно очень богато украшены, — это говорит о том, что их владельцы были представителями высшего дружинного слоя. Декор в технике чеканки, резьбы и позолоты по серебру, гравировки и золочения по стали выполнен в степном мадьярском стиле или же развивает традиции, сложившиеся к этому времени в Киеве и Чернигове (рис. Б, 5). 6. Боевой топор со скандинавским орнаментом. Углы. X-XI вв. 7. Боевой топор славянского типа из погребения дружинника на Владимирской ул. в Киеве. X в. 8. Боевой топор европейско- славянского типа. Гнездово. X в. 9. Боевой топор степного, хазаро- мадьярского типа. Вахрушева. X в. Княжеский дружинник- конник. Кон. X - нач. XI вв. Комплект вооружения русского типа. Боевые топоры были трех основных типов. К первому относятся топоры скандинавского происхождения с большим трапециевидным лезвием, использовавшиеся тяжелой пехотой. Богатые их образцы украшены в соответствии со скандинавской традицией, тонким узором, инкрустированным серебрянной проволокой (рис. А, 6). Ко второму типу можно отнести универсального характера топорики с небольшой оттянутой вниз бородкой и коротким молотком на обухе, либо с гладким обухом. Такие образцы были популярны во всей Центральной и Восточной Европе, особенно у славян (рис. 7, 8). Наконец, оружием всадников можно считать топорики третьего типа, имевшие степное алано-хазаро-мадьярское происхождение — у них узкий трапециевидный клинок с коротким лезвием и довольно длинный обух в виде молотка, реже клевца (рис. Б, 9). Из арсенала хазарских конников были заимствованы и кистени — металлические или роговые гирьки, соединенные ремешком с длинной деревянной рукоятью (рис. Б). Столь же разнородными были копья. Универсальные местные типы наконечников с довольно широким листовидным пером применялись наряду со скандинавскими: узкими ланцетовидными — для пробивания кольчуги и широкими плоскими ромбическими — для нанесения тяжких ран бездоспешному противнику. Всадники использовали копья с наконечниками степного типа — узкими, гранеными, которые применялись для пробивания любого панциря. Дротики были восточно-славянского происхождения. Наконечники их, черешковые или втульчатые, имели короткое или более вытянутое острие, снабженное довольно длинными, оттянутыми вниз жалами, чтобы попавший в тело противника дротик нельзя было безболезнено вытащить. Воины пользовались различными луками и наконечниками для стрел. На севере луки чаще были простыми, сделанными из одного куска дерева: на юге популярнее были сложносоставные луки восточного типа, из нескольких слоев и кусков дерева, с костяными накладками, очень гибкие, упругие и мощные. Наконечники стрел — ланцетовидные, пирамидальные, ромбические, долотообразные; для стрельбы по защищенному или незащищенному противнику, по близкой или дальней цели. Луки носили с надетой тетивой в кожанном налучье, крепившимся на ремне с левого бока (рис. В), стрелы — в берестяном колчане степного типа, имевшим вид длинного, узкого, овального в сечении короба, слегка расширявшегося к низу. Он подвешивался за железные петли на левом боку устьем вперед и вверх; стрелы в нем лежали наконечниками вверх (рис. А, В). Ранние шлемы на Руси существенно различались в деталях. В Гнездовском могильнике под Смоленском были найдены два совершенно разных шлема. Первый (рис. А) склепан из двух половин, соединенных ободом внизу и такой же ширины полосой металла вдоль темени, обе полосы украшены чеканными с изнанки точками по краям. Шлем имел кольчужную бармицу. Все аналоги шлема — изобразительные и вещественные — происходят из Центральной и Западной Европы, где они датируются VII-IX вв. Второй шлем (рис. В) был склепан из четырех подтреугольных пластин, соединенных навершием, ободом и четырьмя вертикальными полосами на стыках. Он имел надбровные выкружки, переходящие в наносник. Все скрепляющие полосы позолочены и по краю вырезаны зубцами и выкружками, имеют просечки в виде сердечка. По форме и характеру декора этот шлем ближе всего к центральноазиатским образцам VIII-IX вв., хотя мог быть, изготовлен и в местах более бпизких к Гнездову. Его кольчужная бармица имела оторочку из бронзовых колечек. В Киеве был найден крупный фрагмент полумаски с золоченым узором — часть типично скандинанского шлема. Ко второму гнездовскому близки великолепные шлемы из Чернигова, относящиеся к последней четверти Х в. — сфероконической формы, склепаные из четырех пластин, вырезанных по краям, с резным навершием, ромбическими розетками-накладками, с торчащими остриями по бокам и трезубой накладкой надо лбом. Пластины шлема обтянуты золоченой медью, накладки были, видимо, посеребреными (рис. В). О происхождении черниговских шлемов издавна шли споры, так как аналоги им найдены в Польше, Венгрии и Восточной Пруссии (Самбии). А.Н.Кирпичников справедливо усмотрел их истоки в Центральной Азии. Более, того, схожие образцы есть и в Корее, и в Бохае (Китай). Но все же самые близкие аналоги найдены в кочевнических погребениях Приуралья и Нижнего Поднепровья, связанных с мадьярским этносом. Мадьярская струя вообще сильно чувствуется в черниговских древностях, так что шлемы могли быть и местными изделиями. Основным видом древнерусского панциря времен Киевской Руси была кольчуга. До сих пор существует заблуждение, что кольчуга — старинное восточное (иранское или даже ассирийское) изобретение, бытовавшее на Руси с IX в. и только в XI попавшее на Запад. На самом деле она была изобретена в IV в. до н.э. кельтами, и к середине 1 тыс. н.э. была распространена от Британии и Скандинавии до Аравии и Тянь-Шаня. Причем именно в Европе она была излюбленным и в IX- XII вв. практически единственным видом металлической брони. Видимо на Руси ее изготовлением овладели не позднее Х века. Наряду с кольчугой на Руси применялся и перешедший из хазаро-мадьярского арсенала ламеллярный доспех (рис. Б). Надо полагать, ламеллярные русские панцири, в отличие от своих прототипов, имели покрой не “корсетов-кирас”, состоящих из наспинной и нагрудной частей, соединенных по бокам застежками, а удерживались на плечах лямками, или делались в виде "кафтанов” с разрезом спереди. Вместо степных, восточных покроев, употреблялся скорее всего покрой, заимствованный у византийских бронников - наподобие “пончо”, с разрезами на боках и одном плече, часто с обрамлением подола и рукавных пройм “бахромой” из рядов металлических пластин, нашитых на кожу или ткань (рис. В). Панцири византийского типа могли быть не только ламеллярными, но и чешуйчатыми, то есть с броней из металлических пластин, пришитых верхней частью к мягкой основе, располагаясь на ней внахлест по горизонтали и вертикали — чешуеобразно. Можно не сомневаться в том, что отборные конники княжеской дружины могли по хазаро-мадьярской традиции носить два панциря одновременно: кольчугу и поверх нее пластинчатый доспех (рис Б, В). Щиты были круглыми, диаметром 70-90 см. Делали их из дощечек толщиной до 1 см. Дерево могло обтягиваться толстой кожей. По краю часто набивали обоймочки, а в центре всегда прикреплялся “умбон” — полусферическое или сфероконическое железное навершие с полями. Рукоять была северо-западного типа в виде деревянного бруса или железной пластины (для того, чтобы держаться за них в доске под “умбоном" делали круглый пропил), либо юго-восточного в виде двух мягких петель, которые также держали кистью руки. (рис. А, Б). Византийским заимствованием были распространившиеся на Руси с XI в. каплевидные щиты (чаще их называли миндалевидными, что не соответствует форме), крупные — длиной более 1 м (рис. В). Делались они из тех же материалов, что и круглые и также укреплялись “умбонами”. Рисуя облик древнерусских воинов IX - начала XI вв. нельзя не упомянуть украшений — гривн, браслетов, фибул скандинавского и восточноевропейского типов, застежек кафтанов и поясов с металлическим узорным набором степного происхождения, которые завершали столь разнохарактерные, но этнически выразительные образы. Христианизация Руси повлекла за собой мощное византийское культурное влияние. Византийская орнаментика, наложившись на существовавшие уже на Руси орнаментальные системы скандинавского и степного происхождения, способствовала появлению оригинальной, неповторимой системы древнерусского декора.
Мстислав Удалой: Княжеская рать Василий Осипович Ключевский писал, что мощный военный союз славянских племен возник еще в VI веке на Карпатах, необходимость объединения была продиктована борьбой с Византией. Позднее появились и другие враги – кочевники и отряды Хазарского каганата на южных и восточных рубежах. В «Поучении» великого князя Владимира Мономаха есть такие строки: «Всех походов моих было 83, а других маловажных не упомню. Я заключил с половцами 19 мирных договоров, взял в плен более 100 лучших их князей и выпустил из неволи, а более двухсот казнил и потопил в реках». Историк Сергей Соловьев подсчитал, что за 234 года (с 1228 по 1462) Русь участвовала более чем в трехстах войнах, произошло 85 крупных сражений. Военное ремесло и, как следствие, военная культура занимали существенное место в общественной и частной жизни тех лет. Академик Греков замечал: «У примитивного государства, каким было Киевское, равно как и у других европейских государств этого же типа, главным средством разрешения стоявших перед ним задач была война. Следовательно, и вопрос организации военных сил был наиважнейшим». Что представляла собой армия времен Киевской Руси, княжеских междоусобиц, наконец, монголо-татарского нашествия? Каково было оружие и боевые навыки воинов? Существовала ли воинская тактика и стратегия? Казалось бы, трудно объединить такие разные политические эпохи, но в военном отношении весь этот период – от Вещего Олега до Дмитрия Донского – довольно консервативен. Военную тактику определяло оружие, а оно на протяжении пяти столетий почти не менялось. Регулярной армией еще в эпоху киевских князей Олега, Владимира, Святослава, Ярослава можно считать княжескую дружину. Первоначально она состояла из варягов-наемников, но уже к концу Х века большинство дружинников имели славянское происхождение. Численность дружины была невелика: несколько сотен профессиональных воинов, делившихся на две части. Высшую дружину составляли бояре, или мужи. Малую (низшую) дружину – гридьба, или слуги. Дружинники содержались за счет княжеского двора и были обязаны постоянно находиться в боевой готовности. В мирное время они считались людьми свободными, им разрешалось заниматься ведением хозяйства и торговать. Вплоть до монголо-татарского нашествия дружина представляла собой не только военную организацию, она также занималась поддержанием порядка, сбором налогов и была основой княжеской власти. Когда возникали серьезные военные конфликты, для их разрешения одной дружины было недостаточно. И, хотя летописцы при описании сражений завышали количество воинов с обеих сторон, можно, опираясь на комплекс различных источников, подсчитать численный состав армии Александра Невского перед битвой на Чудском озере или рати Дмитрия Донского на Куликовом поле. В первом случае русские полки насчитывали от силы 15 000 человек, во втором – до 120 000. Конную дружину князя поддерживало земско-городское войско. Оно формировалось из горожан, способных носить оружие. Запрещено было привлекать только самых младших из взрослых мужчин семьи. Вопрос о созыве и количестве ратников-призывников решался на вече. Если оно отклоняло просьбу князя, на войну шли только добровольцы. Ополченцы, в отличие от дружинников, должны были иметь свое оружие и доспехи. Земско-городское войско по преимуществу состояло из пехотинцев – средств на приобретение боевого коня многие не имели. Дружинная конница усиливалась по мере необходимости наемными отрядами, носившими на Руси общее название «черные клобуки», их набирали из печенегов, торков, берендеев, половцев. С XII века появляются и конные отряды бродников – людей, ушедших на вольные поселения за Дон. Впоследствии их стали называть «казаками». И дружинники, и ратники, отправлявшиеся в поход, именовались одинаково – «вои». Вои на протяжении нескольких столетий использовали оружие для рукопашного боя – копья, топоры, мечи, ножи, секиры, а также луки и, реже, самострелы. Таким образом, пехота делилась на копейщиков и стрелков. С Х века у конников появились длинные и тонкие сабли, перенятые у кочевников Великой Степи. Русский меч был дорогим оружием. Он достигал 90 сантиметров в длину, обоюдоострое лезвие делалось из стали или железа, рукоять – из дерева, рога, кожи. В сражениях со степняками сабля оказалась эффективнее. Монголы опасались вступать в схватку с воинами, вооруженными топорами-секирами, и старались расстреливать их из лука на расстоянии. Боевые топорики меньшего размера – «чеканы» (рукоять – до одного метра) – с большим успехом использовались в бою с европейскими пешими ландскнехтами. Ценились и заимствованные у мадьяр булавы и кистени. Но самым массовым и востребованным в бою оружием были русские мощные копья. У пехотинцев длина древка достигала двух метров, у конников оно было еще длиннее и тяжелее. До первых столкновений с монголами русские всадники пользовались европейским хватом, то есть держали копье одной рукой, прижимая тупой конец локтем к телу. Но постепенно стали перенимать восточную манеру наносить удар двумя руками. Риск потерять равновесие и свалиться с коня увеличивался, зато усиливалась мощь удара. Славяне делали луки из цельного дерева. Монголы принесли новую, более совершенную технику изготовления, они пользовались луками, склеенными из разных пород дерева, с костяными вставками. Стрелы на Руси обычно делались из яблони. В бою русских ратников защищала кольчужная броня, остроконечные шлемы, рукавицы, наручи, панцири и большие деревянные щиты, обшитые кожей и окрашенные в червленый (красный) цвет, что позволяло легко узнавать своих на расстоянии. Кольчуги на Руси появились на 200 лет раньше, чем в Европе. C IX века боевое построение восточных славян – это вытянутая по фронту пехота с глубиной до 20 рядов, рассыпанные перед строем лучники и конница на флангах. Позже, в начале XI века, появился знаменитый «полчный ряд». Связано это было с тем, что в период междоусобиц каждый князь, участвующий в битве, предпочитал лично командовать своей дружиной и ратниками. Благодаря этому была выработана более гибкая и маневренная тактика ведения боя: встречал врага передовой полк, за ним стоял большой полк («чело»), фланги прикрывали полки правой и левой руки. В решающий момент в дело вступал засадный полк. Именно эту схему использовал Дмитрий Донской на Куликовом поле. Управление войском в бою осуществлялось устно и с помощью визуальных и звуковых сигналов. Особое значение имел княжеский стяг. По нему определяли место князя в битве и направление движения войска. Постоянные стычки c западноевропейскими отрядами и войсками степняков способствовали появлению на Руси собственной военной культуры, которая постоянно совершенствовалась. Несмотря на то, что к XIII веку оружие и доспехи стали заметно тяжелее, в русском войске не привилась боевая тактика рыцарей – построения «свиньей», «клином», «бороной», пехота продолжала встречать врага плотной живой стеной. Вместе с тем при ведении военных действий на открытом пространстве конница была более эффективна, и к концу XIV века пехота отошла на второй план, хотя зачастую именно ее действия решали исход схватки. В Грюнвальдской битве 1410 года против Тевтонского ордена встало объединенное польско-литовско-русское войско. Литовские отряды не выдержали удара тяжело вооруженной конницы в центре, и их место заняла тренированная русская пехота, остановившая рыцарей. В результате поляки смогли провести фланговую атаку на порядки ордена и тевтонцы были разгромлены. В XV веке на Руси сложилась военная организация, которую составляли постоянный отряд профессиональных воинов (великокняжеская дружина), городовые полки (ополчение жителей удельных городов и вольных казаков, служивших за деньги), засечная стража (пограничное земское ополчение, набиравшееся из сельского населения по одному человеку от 20 дворов). Сельские ополчения из «посошных людей» (по одному воину от сохи) созывались только в случаях крупномасштабных войн. Наемников в войске не было – хватало собственных отрядов. С появлением в европейских армиях огнестрельного оружия в русском войске стали происходить существенные изменения.
Vladimir: О! Новая порция интересностей! Прочитал 25%... Мстислав Удалой пишет: Одним из самых ранних упоминаний о численности дружины русских князей является фрагмент из записок Ибн-Фадлана, который в 921-922 гг. в составе багдадского посольства совершил путешествие в земли волжских булгар. Там ему удалось пообщаться с "русами" и даже наблюдать обряд погребения их "царя". Читал я эти записки. Фишка в том, что этот Ибн-Фадлан наблюдал погребение не царя, а знатного купца-боярина. Конечно у него дружина была немногочисленная. Он же не грабить туда ездил, а товары для торговли привозил. А зачем он купца царем назвал, так это не на него пенять надо, а на горе-переводчиков, которые интерпретировали слова Ибн-Фадлана "великознатный рус", как "царь русов". Мстислав Удалой пишет: Слово "боярин" имеет два значения Про это я уже писал на форуме. Весьма сомнительно, что не указано скандинавское происхождение слова "boyarmen" (правда, похоже на "боярин" гораздо больше чем древнеславянское слово "бой", от которого произошли, скорее всего, название обычного воина "вой" и слово "война"?) Использование именно РУСАМИ и заимствование слов из тюркского словаря в 6-7 веке, вообще, сомнительное дело. (вот тут я не прав - см. ниже).
Vladimir: Точно, я как-то запамятовал. Каюсь.
Сварожич: Мое творчество Дружинник Северо-восточной Руси 13 в. Дружинник Южной Руси 13.в Дружинники на рубеже XIII - XIV вв. Воины 13.в Кавалерия 1250-1300 Ледовое побоище 1242 г. Армия Александра Невского №1 1.Трубач из дружины Александра Невского 2.Пеший тяжеловооружённый копейщик(новгородское ополчение) 3.Музыкант (барабанщик) 4.Музыкант 5.Прусский конный дружинник 6.Прусский пеший воин-ополченец [/url] Армия Александра Невского №2 1.Владимиро-суздальский знаменосец (дружина Андрея Ярославича) 2.Спешенный тяжеловооружённый знатный конный дружнник 3.Легковооружённый конный лучник 4.Тяжёловооружённый лучник 5.Пеший новгородский ополченец [url=http://www.radikal.ru][/ur Армия Александра Невского №3 1.Князь 2.Тяжёловооружённый знатный конный копейщик (представитель старшей конной дружины) 3.Средневооружённый конный копейщик 4.Новгородский пеший ополченец-арбалетчик 5.Пеший лучник из охочих людей 6.Владимирский пехотинец ополченец Галитско-Волынский знатный дружинник-копейщик Черниговский знатный дружинник-копейщик Киевский знатный дружинник-копейщик Бродник
Vladimir: Сварожич пишет: Мое творчество Очень неплохо для иконок. Сделаете полный наборчик - в игру попрошу засунуть. Вряд ли откажутся. Только делайте фон прозрачный.
Сварожич: Тогда вот он с бердышем на белом фоне.
Vladimir: белый - это непрозрачный цвет
Честислав: Наконец то хоть одна игра развивается с учётом игроков! Ну чтож-поищу художника, чтобы и иконки и картинки нарисовал. Кстати, можно ещё фоны для поселений сделать разные для разного ландшафта.
Rudius: Русское войско Ссылка на youtube это видео об русском войске.
Vladimir: Я если не ошибаюсь этот сериал по Истории России Карамзина делали?
Честислав: Да, по Карамзину делали. Хорошо получилось.
Vladimir: Да. Но Карамзин писал заказную историю для своего Государя. Плюс к тому, какие у него были сведения-то? Скудненые находки и летописи греков, немцев и русов (и то, уверен, далеко не все). Сейчас вот и раскопок куча завершено, и много восточных документов найдено. Устарел Карамзин. Но то что грандиозный видео-проект сделали - это да!
Честислав: Они качество по ходу дела прорабатывали-в 1 сериях людей и близко не показывали, а к 16 веку уже лица появляться стали. Её кажись до сих пор крутят по 2 каналу.
Разрушайлов: ИНИЦИАЦИИ ДРЕВНЕРУССКИХ ДРУЖИННИКОВ (см. Балушок В.Г. Инициации древнерусских дружинников//Этнографическое обозрение, №1, 1995.) Бытование инициаций у европейских народов в период средневековья в европейской исторической науке считается установленным [1]. Одной из социальных групп феодального общества, в среде которой источники позволяют выявить существование инициационных ритуалов, была феодально-служилая знать. Ритуалы посвящения юных представителей (феодальной знати в рыцари в странах Западной и Центральной Европы исследователи однозначно определяют как инициации [2]. Представляется, что аналогичные обряды бытовали и в дружинной среде Древней Руси. Но при попытке реконструкции древнерусских дружинных инициаций исследователь сталкивается со значительными трудностями. Дело в том, что прямого описания этих ритуалов источники не содержат. Вместе с тем инициация древнерусских воинов-дружинников, как и любое другое явление культуры, действительно существовавшее, не могли исчезнуть, не оставив о себе никакой информации. Задача состоит в том, чтобы в древнерусском культурном наследии найти эту информацию и расшифровать ее. Попытка такой расшифровки была предпринята мной в статье, посвященной былинному сюжету об исцелении Ильи Муромца [3]. При дальнейшем исследовании обнаружилось, что данные об инициационных обрядах древнерусских дружинников содержит целый ряд былин, в которых представлены и другие сюжеты. И в этом нет ничего удивительного, поскольку героями большинства былин выступают древнерусские богатыри-воины, а в создании былин принимали участие профессиональные певцы из среды дружинников [4]. Исследователи отмечают, что “эпика также может служить вместилищем замаскированной исторической памяти” [5]. Но не только фольклор донес до нас информацию о древнерусских дружинных посвящениях. Такие данные содержат летописи, а также произведения древнерус¬ской литературы. В подавляющем большинстве летописные данные также требуют специальной расшифровки, что вообще характерно для средневековых источников, не содержащих, как правило, развернутых описаний ритуальных действий. Вместе с тем данные летописей для нас очень ценны, поскольку документально зафиксировали факты, касающиеся интересующего нас явления в момент его бытования. Летописные данные, синхронные реконструируемым ритуалам, послужат основой, на которую ляжет не имеющий прямой хронологической привязки фольклорный материал. Исходя из этого, на основании как былин и летописей, так и некоторых других фольклорных и исторических материалов, попытаемся реконструировать древнерусский воннско-дружинный инициационный обряд. Структура инициации, по классическому определению Ван-Геннепа, строится по трехчастной схеме: ритуальное выделение индивида из коллектива — пограничный период (фаза ритуальной смерти) — реинкорпорапия в коллектив, но уже в новом качестве [6]. В период феодализма [7] инициации сохраняют свои основные структурные элементы и черты, хотя и приобретают определенную специфику, в том числе и связанную с разделением общества на социальные группы. Во всех социальных группах бытуют различные инпциационные обряды. Следует отметить, что и в период первобытности в инициациях допускались значительные отступления от классической схемы: растягивание их во времени и деление на несколько этапов; чисто символическое, а не пространственное выде¬ление иницианта из общества: превращение посвящений из коллективных в индивидуальные; отсутствие физических испытаний и т.п. [8] Воинско-дружинная инициация также начиналась обрядовым отделением будущего дружинника от коллектива и семьи. К такому ритуальному отделению следует, по-видимому, отнести обычай передачи крупными боярами своих сыновей на воспитание “кормильцам” за пределы семьи. Так, согласно Ипатьевской летописи, у галицкого боярина Судислава, современника Даниила Романовича, был кормильцем Нездила, сам видный представитель феодального класса [9]. Данный обычай соответствует порядку, существовавшему в западноевропейских странах. Там подготовка будущего рыцаря начиналась с семилетнего возраста, когда мальчика отдавали на воспитание крупному феодалу или другому рыцарю [10]. . Но настоящее выделение юноши из коллектива, в котором он до тех пор воспитывался, происходило в момент проводов его ко двору князя или крупного боярина, занимавшего, например, пост воеводы, где молодому человеку предстояло стать воином-дружинником. Об этом обряде дают представление воинские песни-причитания и рекрутские песни, в основе которых, по мнению исследователей, лежит давняя “не дошедшая до нас воинская причеть” [11]. Поздние по происхождению воинские песни вобрали в себя готовые клише древних воинских и генетически близких им похоронных причитаний. Из текстов таких песен мы видим, что молодых людей, которые шли в войско, провожали как покойников на тот свет: “Проводы рекрута носили в давние времена чисто погребальный характер” [12]. Этнографические описания проводов на военную службу показывают, что новобранцев “оплакивали... как мертвецов или людей, заранее приговоренных к смерти” [13]. Такой же характер носят и украинские казацкие прощальные причитания, истоки которых уходят в глубь веков [14]. Вспомним в этой связи слова матери былинного Добрыни Никитича в момент отъезда его на свое первое (инициационное) испытание: “Ты не езди-тко на гору Сорочинскую. Не топчи-тко там ты малыих змиенышов, Не куплись-ко ты во матушке Пучай-реки; Тая река свирепая, ... Из-за первоя же струйки как огонь сечет, Из-за другой же струйки искра сыплется, Из-за третьеей же струнки дым столбом валит, Дым столбом валит да сам со пламенью” [15]. Поскольку обычаи проводов новобранцев в войско имеют давнюю традицию, они в той или иной мере дают представление о существовавших в древности ритуальных действиях, обрядово оформлявших отделение будущих воинов от общества, исключение их из него, ритуальную смерть инициантов. По прибытии в воинскую дружину молодые люди попадали в число младших отроков. Княжеская или воеводская дружина подразделялась на старшую и младшую. К старшей принадлежали бояре, младшую же составляли отроки и гридни. М. П. Погодин считал эти звания наследственными и обозначающими сословность. Но его аргументация не представляется убедительной, поскольку, доказывая свой тезис, исследователь прослеживает биографии, во-первых, лишь знатных бояр и, во-вторых, в то время, когда они уже занимали видное положение при князьях, т. е. после завершения социализации (об их юности в его работе ничего не говорится) [16]. На преувеличение М. П. Погодиным наследственности, в данном случае в унаследовании звания отроков, уже обращал внимание М. С. Грушевский [17]. И. П. Крипякевич отмечает, что действительно в состав младшей дружины входили менее знатные представители феодального класса. Но отроки — “это была рыцарская молодежь. которая происходила из боярских родов: в княжеской дружине они готовились к воинской службе” [18]. И прежде чем стать настоящими боярами — членами старшей дружины (т. е. собственно дружины), они должны были пройти посвятительные обряды, именуясь до тех пор “сынами боярскими”, а не “боярами” [19]. Известно, что отроки — выходцы из знатных семей, по положению отличались от гриднеи (мечников) — юношей менее знатного происхождения [20].Такой порядок обучения воинскому искусству в среде феодально-служилой знати был общераспространенным в странах Европы. Там, прежде чем быть допущенными к посвящению в рыцари, молодые люди с 14 лет служили при знатных феодалах в качестве оруженосцев (дамузо, книппе) [21]. Для обозначения отроков одновременно употреблялось и слово ДЪТСКЫИ [22], которое было равнозначным слову отрок и есть прилагательное от ДЪТА. т. е. “относящийся к дитяти” [23]. Само же слово отрок означало “дитя”, “подросток”, “юноша” [24],т. е. употреблялось для обозначения молодого человека, которого еще не признали зрелым мужчиной и полноправным членом коллектива. На это же, кстати, указывает и сам М. II. Погодин. который доказывает тождественность понятий дружина и боярство [25]. А отроки, социализация которых еще не завершилась, не принадлежали к собственно дружине, которая имела немалое влияние на князя и с которой он советовался по важным вопросам (“Изяславъ же... поча доумати съ дружиною” [26]). Таких же отроков-оруженосцев (“паробков”) имеют и былинные богатыри — Илья Муромец, Добрыня, Алеша Попович [27]. Прибыв к княжескому двору, юноша представлялся князю и его дружине, что, думается, происходило в определенной обрядовой форме. Об этом можно судить по представлению былинных богатырей князю, когда они впервые прибывали к его двору. Так, Илья “Крест-от клал ён по писаному, Вел поклоны по-ученому. На все три. на четыре на сторонки низко кланялся, Самому князю Владымиру в особину, Еще всим его князьям он подколенныим” [28]. Князь обыкновенно спрашивает вновь прибывшего богатыря: “Ты скажи-тко, ты откулешной, дородный добрый молодец. Тобе как-то молодца да именем зовут. Звеличают удалого по-отечеству?” На что богатырь отвечает, называя обычно место, откуда прибыл, и имя отца: “Есть я с славного из города из Муромля. Из того села да Карачарова, ...Илья Муромец да сын Иванович!” [29] — или: “Меня, асударь, зовут Алешею Поповичем, Из города Ростова. ..” [30] У германских народов введение юноши в воинский коллектив сопровождалось установлением личной связи между вождем и новым членом его свиты и определением ему наставника [31]. Это же было характерно и для Древней Руси. Из летописей следует, что отроки не просто входят в дружину, но обычно составляют ближайшую свиту того или иного князя, принадлежат ему, связаны именно с ним: “отроци Свъньлъжи”. Ольга “повель отрокомъ своим”: “оустрЬте и дЬтьскыи его” (Василька Теребовльского): “отрокы Борисовы многы” [32]. Отроков обычно называют в небольшом числе. Так, воевода Янь имел при себе 12 отроков, при Данииле Галицком их было 18 [33]. Упоминаний о воинах-наставниках в летописях мы не встречаем, но былины дают нам представление о таковых. Так, наставником Ильи Муромца, а также (реже) и Алеши Поповича выступает Святогор. Илья, Добрыня и Алеша Попович после освоения ими богатырского ремесла являются наставниками своих “паробков” [34]. Под руководством наставников отроки учились военному делу. “Молодой воин,— указывает И. П. Крипякевич в специальном исследовании войска княжеского периода — должен был познать всякие роды оружия, различные способы борьбы и рыцарских упражнений, должен был научиться бросать копье, стреляя из лука, владеть мечом и саблей, рубить топором, ездить верхом на копе, ходить на охоту, грести веслами, бороться врукопашную” [35]. В былинах имеются примеры обучения воинскому делу младших богатырей старшими: “Выучил Святогор Илью всем похваткам, Поездкам богатырским” [36]. Такое обучение можно видеть и в передаче силы Святогором Илье и Алеше Поповичу [37]. Пример воинской учебы имеется и в летописи: “...обнажившему мьчь свои играя (имеется в виду фехтование.— В. Б.) на слоугоу королеви, иному похвативши щит играючи неверным Молибоговидьчьмь” [38]. Обучались юноши также дружинным традициям и нормам морали воинов-рыцарей. Из “Поучения” Владимира Мономаха видно, что отроки пребывали под присмотром князя как ученики, учась этическим нормам дружинного поведения. “Не дайте пакости дъяти отрокомъ. ни своимъ, ни чюжимъ” [39]— поучает Мономах своих сыновей и других князей. Былинные калики, исцеляющие Илью Муромца, также наставляют его: “Ты постой-ка за веру христианскую, Бейся-ратися с силою неверною” [40]; “А когда поедешь Илеюшка, да во чисто поле, Не наезжая ты, Илеюшка, на храмы да на монастыри” [41]. Среди отроков летописцы называют часто “меньшихъ дътскых”, “маль дстескъ”, “мал отрок” [42]. Такие младшие отроки иногда именуются “чадью” [43], т. с. челядью, поскольку они обычно исполняли обязанности слуг. Младшие отроки прислуживали за столом, когда пировали князь и старшие дружинники, подавая им еду и питье. Например, Ольга “повеле отрокомъ своим служити передъ ними” (древлянами.- В. Б.) [44]. Радзивилловская летопись, рассказывая об убийстве князя Бориса Святополком Окаянным, прямо называет отрока, бывшего при нем, слугой: “...и слугу его, падша на немъ... бь бо отрок сей родомъ угрин” [45]. Такой отрок-слуга был в спальне при Андрее Боголюбском в момент его убийства [46]. Младших отроков использовали как посыльных, а также для присмотра за лошадьми в походах. Так, например, Ипатьевская летопись указывает, что во время одной из битв 1232 г. при галицких князьях какое-то время не было воинов, а лишь отроки, которые держали коней: “Данилови же приьхавши к ним и поноужаюшоу ихь и никого не вьдь в них воиника, но отрокы держаща конь” [47]. О службе таких младших отроков рассказывают и былины: “Прибегает к нему (Добрыне. - В. Б.) паробок любимый, Он берет коня да и богатырскаго, Добра коня да ён рассёдлывать, Да стал паробок добра коня кормить-поить” [48]. Отроки известны и в качестве служителей при должностных лицах князя, его “мужах”—посадниках, вирниках, мостниках, городниках [49]. Выполнение младшими отроками, выходцами из знатных семей, обязанностей слуг указывает на их приниженное положение, что характерно для второй, порубежной или лиминальной фазы инициации. В. Тэрнер отмечает. что поскольку иницианты во время лиминальной фазы “умирают” в своем старом качестве, а нового еще не приобретают, они в это время пребывают “в промежутке между положениями, предписанными и распределенными законом, обычаем, условностями и церемониалом”, представляя собой “ни то ни се” [50]. И не случайно младшие отроки часто называются кощеями, что означало “пленники”, “рабы” [51]: “...пусти (Мстислав.— В. Б.) в наворопъ седельники своь п кошЬЬ”; “И быс вьсть Половцем от кощья от Гаврилкова” [52]; “...и бяше с нимъ (Андреем Боголюбеким - В. Б.) одинъ кощьи мал” [53]. Во время лиминальной фазы иницианта всегда держат в состоянии шуток и насмешек, подчеркивая этим его обособленность от социального мира и его ритуальную смерть и таким образом поступая с ним противоположно общепринятому в мире людей [54]. К таким насмешкам принадлежит и называние инициантов-отроков кощеями. По-видимому, были и другие формы ритуальных насмешек, информации о которых мы пока не имеем. После завершения обучения воинскому делу и дружинным традициям отроки проходили экзамен: испытывались их навыки владения оружием, знание поенной науки, а также кодекса поведения и морали воина-дружинника. Об этом мы можем судить по материалам былин, в которых богатыри, проходящие инициацию, испытываются на главные качества, необходимые в дальнейшей жизни,—- наличие богатырской силы способность ею разумно распорядиться. защищая родную землю от врагов, а также умение владеть оружием [55]. Так, Илье Муромцу задается вопрос: “Ты ведь слышишь в себе теперь каку силу?”; “Ты ведь много ли собе теперь имешь всё силушки, Ай ты слышишь по своим-то могучим илецям?” [56]. На это испытуемый дает ответ, свидетельствующий о его пригодности к богатырскому воинскому делу: “Ишше силы-то во мне тепере порядоснё. Ишше мог я бы ехать да во цисто поле; А тише мог бы смотреть на люден добрые; А ишше мог бы я стоять за веру праваславную, А за те же за церкви да за Божьи нонь, А за те за поцёстные монастыри, А за тех я за вдов благоверныех, А за ту сироту я да маломожонну” [57]. Или ответ Ильи в произведениях белорусского героического эпоса: “Госпадзi, есл бы гасподзь утвярдзiу стоуб у неба i землю, то б я мох маць сыру землю пувярнуць уверх нагамi” [58]. В украинской сказке Илья также отвечает: “Вiдчуваю велику силу в собi”. “Вiдчуваю. що коли б у сиру землю вставить кiльце, то я взяв би за те кiльце i всю землю перекинув би” [59]. У древних германцев к физическим испытаниям молодых воинов во время их инициаций принадлежали особые пляски между мечей и копий: “Голые молодые люди—это исключительно их потеха—между мечей и угрожающих фрамеи (копий.— В. Б.) занимаются пляскою” [60]. Как отмечают исследователи, есть основания считать, что подобные танцы с мечами в прошлом входили в состав посвящений в воины-дружинники и у других европейских народов, в том числе у древних русичей [61]. Но главным испытанием будущих дружинников было их участие в битвах и военных походах уже в качестве воинов. Об этом говорится в летописях, которые сообщают нам об “оружных”, т. е. вооруженных отроках, участвующих в военных действиях. Так. Даниил Галицкий во время похода на ятвягов “ъха въ маль отрикь оружныхъ” [62]; княгиня Ольга “повелъ отрокомъ сьчи я” (древлян.— Н. Б.), а воевода Янь “повелъ взяти оружия отрокомъ”: или еще: “пристрой же Ратиборь отроки в оружьи” [63]. В былинах Илья Муромец, Добрыня, Алеша Попович и другие становятся настоящими богатырями только после военного похода и совершения ими своего первого подвига. Исследователи отмечают, что богатыри совершают свои подвиги дважды: один раз “по-молодечеству”, вторично — “по службе” [64]. Именно после первого подвига, совершенного “по-молодечеству”, богатырь признается всеми в качестве такового. Так, Илья Муромец, прежде чем явиться ко двору князя Владимира в Киев, громит под Черниговом “силушку великую” и побеждает Соловья-разбойника [65]. Он также совершает поход со Святогором. который передает ему свою силу [66]. В былинном рассказе о том, как Илья напал на сонного Святогора и ударял его “палицей булатною”, тоже, по-видимому, следует видеть испытание молодого отрока-богатыря богатырем старшего поколения [67]. Добрыня, как известно, также сначала побеждает “змеинищо Горынищо” на Пучай-реке, а Алеша Попович — Тугарина [68]. Алешин отрок Еким Иванович тоже участвует в походе и битве с Тугарином, а в одном из вариантов былины сам побеждает его [69]. Как Святогор испытывает Илью Муромца, так и последний, будучи предводителем богатырей, подвергает испытанию поединком молодого Добрыню [70]. В “Слове о полку Игореве” о воинах князя Вееволода говорится, что они выросли и воспитаны в военных походах: “подъ трубами повити, подъ шеломы възлелъяны, конець копия въскръмлени” [71]. Участие отроков в военных походах имело целью не только их испытание. Дело в том, что всякая инициация предполагает выход посвящаемых за пределы упорядоченного социального мира. Для перехода из одной социальной (возрастной) группы в другую, более высокую, “необходимо покинуть пространство, в котором господствует упорядоченность, и перейти в сферу неупорядоченного” [72]. Таким неупорядоченным пространством и выступает “чужая” земля, в которую совершает военный поход отрок в составе княжеского войска. Причем это не обязательно далекие заморские страны. В качестве “чужого” пространства воспринималась любая территория, рассматриваемая как “вражеская”, с которой связана угроза, в частности для жизни дружинников и соответственно проходящих инициацию отроков. Поэтому отроки-иницианты обязательно участвовали в военных походах как в качестве “неоружных” оруженосцев, так и позднее — в качестве “оружных” молодых воинов. Всякая инициация имеет мифологический контекст. А в рассматриваемую нами эпоху, когда только совершался переход от язычества к христианству и древнеславянские мифологические представления были реальностью, дружинная инициация тоже, несомненно, должна была иметь свою мифологическую интерпретацию. Любой ритуал в рамках мифологического мышления имел свою сакральную модель, архетип — действие, выполнявшееся в начале времен богом, героем, предком [73]. Исследования показывают, что мифическое событие, которое случилось в древние времена и у индоевропейских народов, касалось бога-воителя (у славян — Громовержца), “иллюстрировалось ритуалом, в котором главный персонаж проходил ритуал инициации” [74]. Как известно, Перун, который в мифической битве с Белесом проходил инициационное испытание, был богом воинов, которому они поклонялись и подражали. Поэтому можно допустить, что участие инициантов в военных походах, где они побеждали своих первых противников, осмысливалось как аналог древнеславянского мифа о поединке Громовержца-Перуна и Змея-Велеса [75]. Недаром миф о поединке Громовержца с Велесом лег в основу многих фольклорных сюжетов о древнерусских воинах-богатырях [76]. Коллективные репрезентации трех функций, выделенных Ж. Люмезилем у индоевропейских народов в древности, в том числе и военной, “не ограничивались чисто мифологическими персонажами, но и распространялись на многих эпических героев” [77]. Не случайно и Илья Муромец, и Добрыня, и Алеша Попович, и Михаиле Потык имеют змееподобных противников, выступая в качестве аллоперсонажей Громовержца. После испытаний отроки посвящались в дружинники. О самом ритуале посвящения нам пока известно очень немного, поскольку летописи его описания до нас не донесли. Известно, что в странах Западной Европы ритуал рыцарскою посвящения включал надевание шпор, а также препоясывание мечом. Затем посвящающий — один из старейших рыцарей — наносил юноше удар ладонью по затылку или по щеке. В некоторых странах на затылок посвящаемому клали плоской стороной клинок меча [78]. Завершался ритуал показом ловкости нового рыцаря: вскочив на коня, он должен был пронзить копьем мишень. Церемония посвящения, носившая первоначально мирской и даже языческий характер, к XII в. была включена в религиозные рамки: накануне юноша должен был бодрствовать всю ночь, затем, на рассвете, он возлагал свое оружие на алтарь и посвящал его богу, выстаивал мессу и получал причастие. В некоторых случаях не рыцарь, а епископ совершал основной момент посвящения — препоясывание мечом [79]. По-видимому, древнерусский ритуал посвящения в воины-дружинники был в какой-то мере подобен западноевропейскому. О препоясывании мечом молодых дружинников, которое совершил в 1149 г. польский король Болеслав во время пребывания его в Лупке, говорит Ипатьевская летопись: “Пасаше Болеславы сыны боярьски мечемъ многы” [80]. М. С. Грушевский считал, что здесь речь идет о препоясывании мечом польских “сынов боярских” [81]. Но другие исследователи — Н. П. Дашкевич. М. Ф. Владимирский-Буданов — видели в этом рассказе свидетельство заимствования рыцарских обычаев, в том числе ритуала посвящения, древнерусскими дружинниками из западноевропейских стран [82]. Д. С. Лихачев также считает, что на Руси бытовал обычай препоясывания мечом посвящаемых в дружинники, недаром для него существовал и специальный местный термин — “пасти мечом” [83]. Посвящение в дружинники включало в Древней Руси, как и на Западе, вручение инициируемому атрибутов взрослого мужчины-воина: коня и упряжи, оружия, доспехов. По-видимому, какие-то элементы вооружения посвящаемый получал перед участием его в военном походе в качестве “оружного” отрока. Но право на весь комплекс военной экипировки и символическое его предоставление совершалось, очевидно, на завершающем этапе посвящения. О вручении посвящаемому этих воинских атрибутов свидетельствуют былины: “По своей силы имей ты палицю тяжелую”; “Не забудь ты ише да сабли вострою, Ты тово ишшё ножа да все булатнаго” [84]. Получал воин и “копье-то брузаменьское”, а также “стрел колчан и тугой лук” [85]. Из оружия у древнерусских дружинников, как и у западноевропейских рыцарей, особое место занимал меч. “На мечах клялись, мечи почитали, меч хранили, мечом „пасли" — посвящали в высший ранг феодального общества, меч дарили князю при отправке его на княжение и т. д. и т. п.” [86]. Поэтому вручение “меча булатного” новым дружинникам было важным элементом посвящения [87]. Надевали новые дружинники и новую одежду и воинские доспехи, поскольку ранее они были лишены права носить облачение взрослых воинов в полном его объеме. Об этом свидетельствует былинный материал: “Одевается Илья в доспехи богатырские”; “Обкольчужнился Илья, облатился” [88]. Ритуальное переодевание посвящаемых символизировало их новое рождение. Это же означал и обряд получения ими новых имен, поскольку и переодевание, и переименование в ходе инициации означает новое рождение индивида [89]. О получении посвящаемым нового имени свидетельствуют былины: “Теперь будь-ко ты, Илья, до по имени, Ишше будь-то ты свет да Мурамець” “Поэтому мы тебя назвали шьчо — Мурамець” [90], — говорят посвящающие Илью калики перехожие. Существование обрядовых переодевания и переименования у древнерусских дружинников подтверждается и наличием таких обрядов у украинских цеховых ремесленников, запорожских казаков и других социальных групп средневекового общества, у которых они входили в состав инициационных церемоний [91]. Одним из центральных в ходе дружинного посвящения был обряд посажения на коня. Об этом мы можем судить как по материалам былин, так и по летописным данным, касающимся обрядов посажения на коня юных княжичей [92]. Материалы по княжеским инициационным посажениям на коня мы рассматриваем потому, что эти обряды и у князей и у их дружинников имели много общего, поскольку и те и другие принадлежали к социальном страте воинов, выделяемой Ж. Люмезилем. Конь в ходе дружинной инициации, как и в других переходных обрядах восточных славян, являлся важным инициационным символом. Он выступал не только атрибутом воина, но и в качестве символического перевозчика-посредника между мирами при ритуальной смерти иницианта, “перенесении” его на тот свет и возвращении в социальный мир [93]. Итальянский историк-медиевист Ф. Кардини указывает, что германских народов введение нового члена в состав королевской дружины “сопровождалось установлением определенной родственной связи (обычно именуемой "искусственной", хотя точнее было бы сказать "ритуальной")” между вождем и новым членом его свиты, а также между ним и остальными дружинниками [94]. Особая личная связь между королем и его дружинниками отмечена и у варягов-скандинавов, и у кельтов. Причем эта связь была настолько тесной, что дружина должна была пасть в бою вместе с королем, если военное счастье изменяло ему. “Позор остается на всю жизнь на тех, которые вернутся живые с боя, потеряв своего начальника” [95],— свидетельствует Тацит. Цезарь пишет о кельтах, что если военных вождей постигает насильственная смерть, то дружинники “разделяют их участь или же сами лишают себя жизни” [96]. О существовании такой личной связи между князем и его дружинниками в Древней Руси также свидетельствуют источники. Так, летописи демонстрируют нам примеры верности дружинников своему князю, за которого они идут в бой, часто гибнут и терпят лишения [97]. В летописных описаниях битв часто содержатся слова князя, с которыми он обра-щается к своей дружине перед сражением и в критические моменты боя. В таких обращениях князь называет своих воинов словом “братья” (слова Святослава в его известной речи, обращение к дружине Игоря Новгород-Северского во время похода на половцев в 1185 г. и другие примеры [98]). Личная связь между князем и его воином устанавливалась еще во время пребывания последнего в княжих отроках. При посвящении в полноправные дружинники молодой воин приносил своему князю присягу на верность, как это было, например, принято у викингов, а также у западноевропейских рыцарей [99]. Слова такой присяги донесли до нас в какой-то мере былины: “Уш ты гой ecu, великий князь чернигофский! Мы постараемсе тибе служить правдой - верою. Правдой-верою служить да неизменною”; “Послужить-то мне тебе да верой-правдою, Верой-правдою тебе-ка неизменною...” [100], — клянутся богатыри. Формула присяги князю, кроме обязательства служить ему “верой-правкою”, думается, включала также обет “ездить у его стремени”, что в Древней Руси означало вассальную зависимость, вообще подчинение [101]. Так, например, Ярослав Осмомысл говорил Изяславу Мстиславичу: “Ать ездить Мьстиславъ подлъ твои стремень по одинои стороне тобе, а я по другой сторонь подлъ твои стремень ъждю всими своими полкы” [102]. Ср. также о “галичаном же текоущимъ оу стремени его [103](Даниила Галицкого). На миниатюре Радзивилловской летописи (соображен символический момент: отрок-оруженосец, стоя на одном колене, поддерживает стремя князю Святославу [104]. Посвящаемые также клялись не уронить честь и славу свою и князя, ревниво оберегать дружинную репутацию: показать свое мужество, не попустить “сорому”. Слова “честь”, “слава”, “мужество”, “сором” в контексте кодекса дружинной морали и правил повеления являлись формульными и очень много значили для воина-дружинника. Вспомним в этой связи о воинах-курянах князя Всеволода из “Слова о полку Игореве”, которые ищут “себе чти, а князю славъ” [105]. Эти слова-термины часто употребляют летописцы, характеризуя действия дружинников, при этом вкладывая их в уста самих воинов и князей. Ср., например: “Василковн же молвящу ему: "Не погоубимъ чести князя своего"”: “...а возмем до конца свою славу и чть”: “...нобедише снльнии полки и вземше свои честь и славу”: “Данилъ... младъ сы показа моужьство свое”: “яко от бога мужьство ему показавшу”: “поели княже прочь аже ли добудемъ сорома?”; “Кондратъ поeха во свояси вземъ собъ соромъ великъ” [106]. Включение нового воина в коллектив дружинников также сопровождалось определенным ритуальным действием. О нем мы можем судить по ритуалу “братания” нового богатыря, принимаемого в богатырскую дружину: “Золотыми крестами поменялиси, Обнялись они поцеловалиси, Святогор-богатырь да будет больший брат, Илья Муромец да будет меньший брат, Хлеба-соли тут оно откушали, Белой лебеди порушали” [107]. “Он побраталсэ крестами золотыми тут, Называет их крестовыма все брателками” [108]. Здесь мы видим обмен крестами, определенную словесную формулу и ритуальную трапезу. Как и у народов Западной и Центральной Европы, посвящение молодых воинов на Руси проводили старшие заслуженные дружинники. Это, в частности, видно из былин. Так, например, Илью Муромца посвящают в богатыри калики перехожие, сами являвшиеся богатырями, а также богатырь старшего поколения Святогор [109]. Последнее обстоятельство указывает на важную роль при этом наставника: в таком качестве выступает в былинах Святогор. Проведение инициации взрослыми посвященными мужчинами, выступающими в качестве “культурнокомпетентных” [110], является общей закономерностью мужских инициаций. На этом завершалась инициация представителей феодально-служилой знати в Древней Руси. Новый воин-дружинник, пройдя нелегкий этап посвящения, включался в состав княжеской дружины в качестве полноправного ее члена, приобретая новый, теперь уже постоянный, социальный статус и место на ступеньках социальной иерархии. Не все в реконструируемой церемонии удалось восстановить. Многое осталось неясным. Думается, дальнейшие исследования позволят уточнить и конкретизировать детали. Но общий ход инициации и основные элементы, надеюсь, удалось наметить.
Skiner: кхе кхе а не дащь ли просто ссылку ??? а то вдруг еще получиш птичку за флуд как я ))) за слишком большое сообщение ^_^
Мстислав Удалой: Некоторые вопросы оплаты ратного труда на Руси (исправлено и дополнено) http://vif2ne.ru/nvk/forum/0/archive/697/697240.htm Количество войск, которое может выставить государство в значительной степени зависит от его финансовых возможностей. Попробуем на основе имеющихся данных оценить количество войск, которые мог собрать Великий Князь Киевский на рубеже 10-11 веков. Но для начала оценим ту составляющюю доходной части великокняжеского бюджета, которая формировалась за счет поступления денежной дани [ПВЛ, 1014]. "В год 6522 (1014). Когда Ярослав был в Новгороде, давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так давали все новгородские посадники, а Ярослав не давал этого в Киев отцу своему. И сказал Владимир: "Расчищайте пути и мостите мосты", ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего, но разболелся. " Кроме Новгорода, существовало еще несколько региональных центров, в которых сидели сыновья Владимира - Ростов, Владимир, Муром, Туров, Коростень, Полоцк, Тмутаракань,итого восемь "округов". Кроме этого, в непосредственном управлении Великого Князя находились Киев, Чернигов, Переяслав, Смоленск и червенские города, итого еще пять "округов". Далее, поскольку сумма "княжеской чести", получаемой с города, в 3000 гривен, встречается и в договоре князя Ростислава Мстиславича со смолянами 1150-х годов, можно считать, что таковая сумма была общепринятой нормой. Т.е., получается, что киевский князь получал ежегодной дани 16 тысяч гривен с "округов" и еще 10 тысяч гривен - с городов, непосредственно, находящихся в его управлении (какая-то часть оседала и там на содержание дружин наместников), итого примерно 26 тысяч гривен. Общая же сумма собираемой дани составляла 39 тысяч гривен. Дальнейшие подсчеты предлагаю производить в серебряных киевских гривнах, имевших хождение в XI веке, весившивших 140 г и равнявшимся 40 денариям (3,41 г). Для справки - цены на предметы вооружения и воинского снаряжения в XI веке, в граммах серебра [Йоахим Херрман, Славяне и норманны...]: меч - 125 стремя - 125 копье - 50 шпоры -20 узда - 10 уздечная пряжка - 5 нож - 3 На основе нормативов "Русской Правды" Ярославичей цену коня можно принять в 2-3 гривны, а поскольку воину требовалось не менее двух коней, то примем их стоимость в 5 гривен или 700 грамм серебра. Таким образом, стоимость снаряжения конного воина можно оценить как 125+250+50+20+10+700 = 1155 грамм серебра (меч,стремена,копье,шпоры,узда,два коня). Для закупки неучтенной тут части снаряжения и для удобства подсчета, увеличим это количество до 1400 грамм или 10 киевских гривен. Каков же был размер оплаты ратного труда? Упомянутый выше Ярослав Владимирович попал в трудное положение - имея войну на носу, он перебил "лучших мужей" новгородских, которые перед этим перебили нанятых им же варягов, в отместку за творимые княжескими наемниками насилия. Тем не менее, по свидетельству летописи, Ярославу удалось собрать войско в 4 тысячи человек - тысячу варягов и три - новгородцев. Разгромив своего брата Святополка под Любечем, Ярослав вокняжился в Киеве, после чего вознаградил своих воинов следующим образом [Новгородская первая летопись младшего извода, 1016]: "а Ярославъ иде къ Кыеву, седе на столе отца своего Володимира; и абие нача вои свои делите старостамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривне, а новгородцомъ по 10 гривенъ всемъ" Поскольку в летописном рассказе о рассматриваемых событиях постоянно противопоставляються две части Ярославового войска - варяги и новгородцы (и всегда именно в такой последовательности), то логично предположить, что и в заключительной его части под "старостами" и "смердами" подразумеваються варяжские военачальники и воины, которые получили дифференцированную оплату в отличии от новгородцев, служба которых была оплачена "по 10 гривенъ всемъ". То, что такая дифференциация имела место быть и то, что варяжский воин был "дешевле" новгородского подтверждается и самими варягами. Рассматриваемые события нашли отражение и в "Эймундовой саге", где два раза описывается "торг" варягов-наемников с Ярославом. Первый раз, при поступлении варягов на службу: "Ярицлейв конунг отвечает: 'Нам очень нужна от вас помощь и совет, потому что вы, норманны, - мудрые мужи и храбрые. Но я не знаю, сколько вы просите наших денег за вашу службу'. Эймунд отвечает: 'Прежде всего ты должен дать нам дом и всей нашей дружине, и сделать так, чтобы у нас не было недостатка ни в каких ваших лучших припасах, какие нам нужны'. 'На это условие я согласен', - говорит конунг. Эймунд сказал: 'Тогда ты будешь иметь право на эту дружину, чтобы быть вождем ее и чтобы она была впереди в твоем войске и княжестве. С этим ты должен платить каждому нашему воину эйрир серебра, а каждому рулевому на корабле - еще, кроме того, половину эйрира'. Конунг отвечает: 'Этого мы не можем'. Эймунд сказал: 'Можете, господин, потому что мы будем брать это бобрами и соболями и другими вещами, которые легко добыть в вашей стране, и будем мерить это мы, а не наши воины. И если будет какая-нибудь военная добыча, вы нам выплатите эти деньги, а если мы будем сидеть спокойно, то наша доля станет меньше'. И тогда соглашается конунг на это, и такой договор должен стоять двенадцать месяцев" Иными словами, кроме натуральной части оплаты, варяги наемники получали по эйриру серебра, а рулевому - по полтора эйрира или же 27 и 40 грамм серебра, соответственно. После успешной для Ярослава битвы под Любечем варяги потребовали пересмотреть условия "торга": "'Вот мы пробыли некоторое время в вашем княжестве, господин, а теперь выбирайте - оставаться ли нашему договору или ты хочешь, чтобы наше с тобой товарищество кончилось и мы стали искать другого вождя, потому что деньги выплачивались плохо'. Конунг отвечает: 'Я думаю, что ваша помощь теперь не так нужна, как раньше, а для нас - большое разорение давать вам такое большое жалованье, какое вы назначили'. 'Так оно и есть, господин, - говорит Эймунд, - потому что теперь надо будет платить эйрир золота каждому мужу и половину марки золота каждому рулевому на корабле'." Поскольку в те времена курс золота к серебру считался, как один к десяти, затребованная плата составила уже 270 грамм серебра, что эквивалентно 2 киевским гривнам простому воину, и 1020 грамам серебра, или 7 киевских гривен - рулевому. В связи с этим можно вспомнить воинов Олега и Игоря, которые за сто лет до этого получали по 12 гривен на уключину. Даже если считать, что получали они не 140 граммовыми киевскими гривнами, а 70 граммовыми гривнами, бытовавшими в IX-первой половине X века, можно константировать "удешевление" труда "пахарей моря" - только рулевые получали оплату в размере равном оплате в былые времена. Учитывая, что воины, несущие службу, но не находящиеся в походе (сидевшие "тихо и спокойно") получали оплату меньше, чем за удачный поход, примем сумму в 10-15 гривен, как годовую ставку воина, находящегося на княжеской службе и совершающего один сезонный поход за год (либо летом, либо - зимой). Т.о.,на ту тысячу гривен, которые Ярослав оставлял себе он мог содержать дружину всего примерно в 70-100 воинов, а киевский князь ежегодно получал эквивалент 1700-2600 годовых ставок воина, а в целом по Руси "чистой" дани собиралось в размере эквивалента 2600-3900 "штатных" ставок. В пересчете на комплекты воинского снаряжения это составляло эквивалент 2600 комплектов, получаемый киевским князем и 3900 комплектов, собираемых по Руси в целом. Та 1000 гривен, которая оставалась в руках новгородского наместника после отправки части дани, предназначенной киевскому князю, согласно Повести Временных Лет предназначалась для раздачи своей дружине. Логично предположить, что и киевский князь поступал аналогичным образом - за счет полученных денег одаривал своих дружинников. Еще некоторая часть доходов поступала в руки дружинников непосредственно в процессе несения службы,так например, княжеский вирник в случае взымания виры в 80 гривен, получал 16 гривен. Кроме этого, он же еженедельно получал опредленное количество продовольствия на содержание себя и своего аппарата непосредственно от подведомственной округи. Стоит вспомнить и Эйдмундов "торг", согласно которому продовольствие нанятые на службу воины получали отдельной статьей за счет княжеских запасов. Вероятно и для княжеских дружинников существовал вариант замены денежного довольствия ценным натуральным продуктом, аналогичный упомянутому в саге. Безусловно, существенной статьей дохода дружинника были "плоды войны" - как добытые непосредственно в ходе взятия какого-либо города на щит, так и в процессе последующей реализации пленников. Статьи княжеского дохода так же не ограничивались ежегодной данью - так, например, Ярослав Владимирович по инициативе новгородского посадника Константина Добрынича обложил новгородских мужей, старост и бояр экстраординарной данью (4 куны, 10 и 18 гривен соответственно) и на вырученные средства нанял варягов для продолжения войны со Святополком. Аналогичные экстраординарные сборы на нужды войска упоминаются и ранее и позднее рассматриваемых событий (правда, не всегда они заканчивались удачно - князь Игорь погиб в ходе такой операции, впрочем это было в период становления власти киевских князей, а на начальном этапе любого процесса накладки неизбежны). "Плоды войны" так же значительно расширяли возможности князей в области оплаты военной службы. Попробуем на основе летописных данных рассчитать сумму, выплаченную Ярославом своему войску после завершения похода 1016 года и разграбления Киева. Итак, тысяча варягов (что соответствует 40 лодьям из расчета 12 пар гребцов-"смердов" плюс "староста"-рулевой) получили по 34 гривны на лодью или же 1360 гривен (а по расценкам "Эйдмундовой саги" они должны были бы получить 53 гривны на лодью или же 2120 гривен "на круг") Новгородцы же, "все" получили по 10 гривен или же всего 30 тысяч гривен. Сумма немалая, сопоставима с суммой годовой дани со всей Руси, даже если принять ее несколько меньшей за счет потерь, понесенным войском Ярослава в многомесячном походе. Возникает вопрос - не является ли такая сумма фантастической для Руси IX-XI веков? На основании расчетов, проведенных по данным о количестве серебра в примерно полутора тысяче кладов Северной и Восточной Европы, общее количество серебра в денежном обращении этого региона за указанный период составило 12-15 млн.марок серебра ( 1 марка == 204 грамма). Не менее 10 млн. марок из этого количества серебра поступило в виде арабской монеты - дирхема. На настоящий момент на территории Руси известно около 250 кладов, содержащих не менее 100 тысяч дирхем из общего количества 160 тысяч дирхем найденных в составе кладов Северной и Восточной Европы или же 60-70% от общего количества найденного.[А.Н.Кирпичников,И.В.Дубов,Г.С.Лебедев РУСЬ И ВАРЯГИ] Таким образом, только восточного серебра в денежном обороте Руси в течении IX - XI веков участвовало 6-7 млн. марок или же 1224-1428 тонн, что эквивалентно 9-10 млн. киевских гривней. Приведенные выше суммы ежегодной дани и выплаченного Ярославом вознаграждения составляют менее процента от этого количества серебра и фантастическими не являются. Учитывая все вышесказанное, можно попытаться оценить военный потенциал Руси в рассматриваемый период следующим образом: 1) Дружина Великого Князя Киевского - 2000 всадников 2) Дружины наместников тринадцати перечисленных выше "округов" - до 1300 всадников 3) Городские тысячи ( войска, выставляемые городами) - до 13000 всадников С уважением, Савельев Владимир
Vladimir: Здорово, и похоже на количество в игре, в одном кремле, если только не всё войско считать всадниками.
Skiner: Хе хе ... Русичи воевали преимущественно в пешем строю , конницы как таковой не было ((( Чем всегда пользовались кочевые народы в том числе и татаро-монголы , совершая набеги , но русичи и тут оказались хитры ой хитры ... они подкупали или точнее нанимали конных наёмников (вспомните засадный полк Боброка при Куликовской битве , ну не было у нас столько конницы да и кто такой был Боброк ? правильно - татарин и его не устраивал порядок творившейся в Орде вот и сподобился он помочь так сказать нашим предкам , его выгода в этом была прямая - превести к власти своего повелителя либо самому добиться того же ) , заранее предупреждаю любителей поспорить - это одна из версий истории так что зря тут не орите и не точите ножи ))) тем более сами понимаете что все так сказать записанные сведения и свидетельства очевидцев событий не будут точными на 100 % по прошествию стольких лет , мы лишь предполагаем то и это , исходя из обрывков дошедших до нас сведений которые тысячи раз искажались и переписывались в зависимости от проходящего времени . Так что други мои спорить можно много и долго но я считаю это будет только потеря времени.
Skiner: Да согласен позднее конница появилась ... но гораздо позднее так что наш конёк не конная атака а пеший строй !
полная версия страницы